Он был любовником одиночества. Никогда и никого оно не любило так сильно, как этого худощавого, темноволосого паренька, со странным именем Май. Он изнемогал под покровительством этого чувства в сереньком, зябком городишке. Здесь все были застопорены, жили своей мелкой, никчемной жизнью с присущими им мелочными поступками и более походили на песочные часы без песка, чем на разум. Все было бессмысленным и захламленным, упрятанным под маску непорочного.

Май остро ощущал свою обособленность. Здесь таких, как он, звали не иначе как изгоем, педиком несчастным или злостным извращенцем, растлевающим подростков. Он знал это, и это знание рушило его жизнь. Странно, за это ему в его 17 лет могли повесить табличку "Растлитель подростков". Он сам был подростком.

Май не имел друзей, кроме дряхлеющего транзистора, зачитанных до непригодности книг и обветшалого, заросшего парка, напоминавшего больше бурелом, в котором неизвестно каким образом оказались ветшалые скамеечки, разрушенные скульптуры да обломки огромных ваз для клумбных цветов с облупившейся штукатуркой.

Чувствовался приходящий апрель. Наш герой с приходом теплых дней все чаще проведывал свою излюбленную скамейку в парке. Здесь он читал.

В последнее время его охватило непонятное чувство, будто за ним изучающе наблюдают. Вот уже не в первый раз он чувствовал себя под надвинутым на него микроскопом. Сегодня он убедился, что это так. Кто-то оставил ему нечто, имитирующее послание. Май был больше чем уверен, что надпись в виде выцарапанных, кривеньких буковок на одной из дощечек скамейки ранее не существовала: "Настоящая мужская любовь. Жду 2.04". Растерянный этим вызывающе неприглядным признанием Май провел по надписи рукой, словно не верил реальности свершившегося. Надпись не исчезла. Май бережно накрыл рукой "открытие".

Он сидел и плакал. Так бывает всегда, когда в ненужность твоего существования проникает луч надежды на любовь. Он плакал, словно желая избавиться с солью этих слез от своей никчемности и навсегда смыть влагой пыль одиночества со своего сердца, которое могло бы быть окутано, вместо этой пыли, любовью.

Медленно сходя с ума, он ждал второго числа. Его мозг был изведен догадками и предположениями. Фантазия, согретая надеждой, - самое масштабное и продуктивное человеческое свойство. Мысли сводились к одному единственному - какая же она, настоящая мужская любовь?

Вечность, кажется, заканчивалась. Наступило второе апреля, хмурое и прохладное, но для Мая это было больше, чем один день. Обращают ли в такое время внимание на подобные вещи?

Май послушно ждал. Словно парализованный, он сидел на краю скамейки. С замирающим ежесекундно дыханием он прислушивался к каждым приближающимся шагам. Тело будто обмерло в ожидании.

Наконец, тот, кого он ждал (как мало этого слова), пришел. Какие-то мгновенья Май не смел от волнения поднять на него глаза, пока не услышал: "Ну, че! Привет". Это был мужчина среднего возраста, невысокий, угловато квадратный, с короткими конечностями. Лицо с острым носом, скуластое, выбритое до синевы, с прозрачно-розовой кожей было бы мало приметным, если бы не горящие зеленым цветом глаза. Его взгляд был испепеляющ и полон похотливого огня. Изнемогая от переизбытка страсти, они искрились, обжигая своим желанием свою "жертву", и в конце концов испепелили ее.

Незнакомец заговорил требовательным, почти приказывающим голосом:
- Как дела?
Впрочем, его это не интересовало, поэтому следующий вопрос не заставил себя долго ждать, опередив ответ:
- Твое имя?
Кое-как совладав с собой, Май почти прокричал:
- Май.
- Вообще-то апрель, - съехидничал незнакомец, многозначительно приподняв брови. В ответ последовало недоумевающее молчание.
- Я говорю, сейчас апрель, а не май, любезный, - процедил незнакомец, начиная сомневаться в психической полноценности своего нового знакомого. Поборов замешательство, Май выдавил из себя нечто напоминающее смешок и прошептал:
- Да нет, это имя... ну, меня... зовут меня Май. Это значит "теплое сердце".
- Сердце? Теплое? Гм... - наигранно понимающе сказал незнакомец. В душе посчитав, что его дурачат, как бы для себя произнес:
- Я надеюсь ты везде теплый. Прохладно что-то.
- Как это? - спросил Май.
- Ладно, не важно.
- А как зовут Вас?
- О, это еще более неважно.

И зовущий себя "Неважно" провел своей потной горячей рукой по лицу Мая. Этот горячий, но все же слегка небрежно-заученный жест зажег парня как свечу: "Это любовь! Настоящая мужская любовь!". Заметив должный эффект от своего жеста, "Неважно" взял инициативу на себя:
- Думаю, нужно слегка углубиться в парк для более интимного знакомства, - и не дожидаясь согласия, направился странной походкой, спровоцированной эрекцией, в глубь парка.

Они углубились в чащу. "Неважно" постоянно оглядывался по сторонам, чем напоминал затравленного зверька, выползшего из своей норы, мучимый голодом.

Май оглядел выбранное место и приложился к дереву, нерешительно теребя книгу, которую захватил с собой. Вдруг она выскользнула из рук, на что "Неважно" среагировал властным приказом:
- Черт с ней, с книгой.
Трясущимися от желания руками он притиснул к себе Мая и стал целовать напористо и бесцеремонно, с тем опытом, который свойственен мужчинам его лет. Май ощутил жар, тепло его сердца превратилось в лаву и растеклось по его телу. Рот сам был рад отдаться под натиском этих грубых губ. Он ощущал, как маленькие ручки судорожно скользят по его телу, как его бьет током истома, как завоевывает его мозг желание принадлежать. Он разгорелся, пылал, купался в огне.

Руки партнера охватили его плечи и стали опускать на колени. Май повиновался. Он понял желание незнакомца и готов был платить за брошенный ему "обрывок" ласки какой угодно услугой. Май старался как мог, даже не предполагая, как это делается в идеале.

Впрочем, продолжалось это недолго. "Неважно" велел ему встать и повернуться к нему спиной. Затем, навалившись на него сзади и прижав своим телом к дереву, прохрипел в изнеможении:

- Спускай штаны, спускай их к чертовой матери, - и стал лобызать шею Мая. Тот окостеневшими пальцами почти разорвал заупрямившуюся ширинку. Штаны были сняты... И в ту же секунду его ягодицы уже были во власти рук, этих мужских рук. Незнакомец вошел в него. Май застонал в приступе неизведанного, блаженного, слегка болезненного, но до беспредельности приятного ощущения. Его партнер двигался в нем динамично и напористо, он весь вспотел, пот струился с лица и капал огромными каплями.

Вскоре все было кончено.

Май приходил в себя. В голове кружилось: "Вот она. Вот же. Настоящая что ни на есть любовь!!!". Впервые он был счастлив, но его душевный экстаз был прерван:
- Что-то похолодало опять, - невольно вздрагивая от озноба, сказал незнакомец. Заметив полуобморочное состояние Мая, продолжил:
- Натягивай штаны. Ишь растащился, - и уже более мягко, как человек, подаривший знание недоросле, спросил:
- В первый раз что-ли?

Май с трудом привел в порядок "изнасилованную" ширинку. Испуганные чужими голосами, в попыхах они простились, назначив встречу через неопределенное время.

* * *

Он был брошенным вот уже несколько лет, но не верил в свою брошенность, считая свою утрату глупым стечением обстоятельств. Он все еще продолжал верить в эту Настоящую Мужскую Любовь. Только что обретенное и тут же потерянное зарождает в нас самый большой самообман - надежду на возвращение. Ею мы можем жить долгие годы, пока этот туман обмана не развеятся и не обнажит душу, истерзанную ожиданием.

Май все чаще болел и все реже ходил гулять в парк. Воспаление легких, все чаще и все упорней терзавшее его, привело привело на холодные больничные койки. Он ослаб и изнемог. Здесь в больнице Май узнал о своей болезни все. Он смотрел смерти в глаза, приговоренный к ней то ли бессилием медицины, то ли незнакомцем, то ли самим собой. Смотрел без слез, не убиваясь, лишь тихо улыбаясь, будто ждал этого всю свою маленькую жизнь. Он не стал утруждать болезнь изъедать его, сам сделал этот шаг. Тихо уснул, нежно обняв подушку...

* * *

Был апрельский, на удивление теплый и солнечный день, второе число. Солнце за открытым окном ласкало еще не озеленевшие ветви деревьев в оживавшем парке. Ветерок, пробравшись в комнату, шелестел страницами незакрытой, оставленной на столе книге. А из очнувшегося транзистора задорный голосок напевал: "Так вот она какая, настоящая мужская любовь..."